15

Осенью, когда Тодд учился в предпоследнем классе школы, он играл защитником за команду «Пумы Санто-Донато», и у него было прозвище «Всезнайка». Во второй четверти, которая закончилась в январе 1977, он победил на конкурсе Патриотических эссе американского легиона. В нем могли участвовать все ученики школ города, изучающие историю Америки. Работа Тодда называлась «Американская ответственность». Во время бейсбольного сезона в этом суматошном году (Иранский шах был низложен, и опять выросли цены на нефть) он был лучшим подающим, выигравшим четыре и не проигравшим ни одного матча. Его средний уровень был 0,361. В июне комиссия по премиям присудила ему звание спортсмена года, и тренер Хейнес вручил значок (тренер Хейнес однажды отвел его в сторону и посоветовал продолжать отрабатывать подкрученный удар, потому что «никто из черномазых не умеет подавать подкрученный мяч, Бауден, ни один из них»), Моника Бауден расплакалась, когда Тодд позвонил ей из школы и сообщил, что получил награду. Дик Бауден две недели после церемонии ходил с важным видом по офису, стараясь не хвастаться. В то лето они сняли домик на Биг-Сюре и провели там две недели. Большую часть дня Тодд проводил под водой с маской и трубкой. В течение года Тодд убил четырех бродяг двух зарезал, еще двух — забил дубинкой. Он выделил специально две пары джинсов, чтобы надевать в так называемые «охотничьи экспедиции». Иногда ездил на городских автобусах в поисках подходящих мест. Среди лучших были Миссия для бездомных в Санто-Донато на Дуглас-стрит и за углом на Евклид-стрит неподалеку от Армии спасения. Он прогуливался, не торопясь, поблизости от этих мест в ожидании попрошаек. Когда подходил бездомный, Тодд говорил ему, что хочет виски, и если бродяга купит, Тодд поделится. Он знал место, куда можно пойти, естественно, каждый раз оно менялось. И устоял перед сильным желанием вернуться на заброшенную станцию или в штольню за пустырем на Сиенаго-Вэй. Возвращаться на место преступления не очень-то умно.

В тот же год Дуссандер умеренно курил, пил все то же виски и смотрел телевизор. Тодд заходил иногда ненадолго, но их разговоры становились все более неинтересными. Они отдалялись друг от друга. Дуссандер отмечал в этом году свой семьдесят восьмой день рождения, а Тодду исполнилось шестнадцать. Дуссандер заметил, что шестнадцатый — лучший год молодого человека, сорок первый — лучший год мужчины средних лет, а семьдесят восьмой — лучший год старика. Тодд вежливо кивал. Дуссандер был сильно нетрезв и хихикал так, что Тодду становилось явно неловко.

С двумя бродягами Дуссандер разделался за 1976–1977 учебный год Тодда. Причем второй оказался более живучим. Даже после того, как Дуссандер его основательно напоил, он еще ковылял по кухне с торчащей из затылка ручкой тесака, кровь стекала ручьем по рубашке на пол. После двух неровных кругов по кухне ему удалось обнаружить дверь в прихожую, и он чуть было не выбежал из дома.

Дуссандер стоял посреди кухни, широко открыв недоумевающие глаза и глядя, как бродяга стонет и мечется, шатаясь из стороны в сторону и сбивая дешевые репродукции со стен на пол. Столбняк у него прошел только тогда, когда бродяга схватился за дверную ручку. Тогда Дуссандер бросился к шкафу, открыл ящик и выхватил оттуда мясную вилку. Затем выбежал в прихожую, держа вилку перед собой, и вонзил ее в спину бродяги.

Тяжело дыша, Дуссандер стоял над ним, его старое сердце колотилось в устрашающем ритме, словно у жертвы инфаркта в субботней телепередаче «Скорая помощь», которая ему нравилась. Но в конце концов оно успокоилось и вернулось в нормальный ритм, и старик понял, что все будет нормально.

Еще надо было убрать массу крови.

Это было четыре месяца назад, и с тех пор Дуссандер не делал бродягам предложений на автобусной остановке — был ужасно напуган, ведь чуть не попался с последним, но когда вспомнил, как удалось все исправить в последний момент, сердце переполнила гордость, Важно, что бродяга так и не вышел, так-то.

16

Осенью 1977 в первой четверти выпускного года Тодд вступил в стрелковый клуб. К июню 1978 получил звание меткого стрелка. Опять играл «всезнайку» в футбольной команде, выиграл пять и проиграл одну игру за сезон бейсбола (проигрыш был из-за двух ошибок и одной незасчитанной пробежки), и в третий раз в истории школы получил право на высшую стипендию. Он подал заявление в Беркли и был сразу принят. К апрелю уже знал, что на выпускном вечере будет произносить прощальную либо приветственную речь. Но очень хотелось прощальную.

Где-то во второй половине выпускного года его вдруг посетила странная мысль, просто пугающая своей нелогичностью. Казалось, что он заключил с жизнью сделку, все устроил (успокаивало, что все у него в руках, но как такая мысль вообще могла прийти в голову). Его жизнь была похожа на мамину светлую кухню, где все блестит хромом, пластиком и нержавеющей сталью — место, где все работает, стоит лишь нажать нужную кнопку. Конечно, в кухне есть и темные шкафы, но они очень вместительны, а двери их должны быть плотно закрыты.

Эта странная мысль напомнила ему тот сон, в котором увидел истекающего кровью бродягу в чистенькой светлой маминой кухне. Казалось, что в этой сделке с жизнью, в той кухне его мозга, где все разложено по полочкам, вдруг появился кровавый пришелец, и теперь он шарил везде в поисках укромного местечка, чтобы тихо умереть…

В полукилометре от дома Бауденов проходило шоссе в восемь рядов. Над ним нависал крутой, заросший кустами, склон. На склоне — множество укрытий. Отец подарил ему на Рождество винчестер со съемным оптическим прицелом. В часы пик, когда все восемь рядов забиты машинами, он мог бы выбрать точку на склоне и… почему? — он мог бы легко…

Сделать что?

Покончить с собой…

Разрушить все, во имя чего работал последние пять лет?

Тогда что?

Нет, сэр, нет, мадам, нет выхода.

Это так, как говорится, для смеха.

Да, для смеха… но мысль осталась.

Однажды в субботу за несколько недель до окончания школы, Тодд зачехлил винчестер, тщательно вынув все патроны из магазина. Положил винтовку на заднее сиденье новой игрушки отца — подержанного «порше» и подъехал к месту, где заросший склон очень круто спускался к шоссе. На выходные родители уехали на фургоне в Лос-Анджелес. Дик, теперь как полноправный партнер, Должен был вести переговоры с представителями фирмы «Хьятт» о новом отеле «Рено».

Сердце Тодда учащенно билось, а рот был полон едкой кислой слюны, когда спускался вниз по склону с зачехленной винтовкой в руках. Он нашел поваленное дерево и сел за ним, скрестив ноги. Расчехлил винтовку и положил ее на гладкий ствол. Выступающий сук служил отличной подставкой. Он прижал приклад к углублению в правом плече и приник к оптическому прицелу.

«Идиот! — кричал ему его разум. — Послушай, это действительно глупо. А если тебя увидят? Никто ведь не станет разбираться, заряжена винтовка или нет. У тебя будет масса неприятностей, может даже кончится тем, что какой-нибудь наркоман тебя застрелит».

В это субботнее утро движение было редким. Он наставил крестик прицела на женщину за рулем синей «тойоты». Ее окно было полуоткрыто, и ветер трепал круглый воротник легкой блузки. Тодд прицелился точно в висок и нажал на крючок. Для механизма это вредно, но какого черта?

— Ба-бах, — прошептал Тодд, когда «тойота» скрылась за поворотом в полукилометре от того места, где сидел. Он проглотил комок в горле, отдающий на вкус медью, как горсть монет.

Появился фургон «субару-брат», за рулем сидел мужчина со всклокоченной седой бородой и в бейсболке «Сан-Диего падрес».

— Ты… ты, грязная крыса… мерзкая крыса, ты застрелил моего брата… — прошептал Тодд со смехом и снова нажал на курок винчестера.

Он сделал еще пять выстрелов, и каждый раз щелчок бойка портил иллюзию «убийства». Потом снова зачехлил винтовку. Затащил ее наверх по склону, пригибаясь к земле, чтоб никто не заметил. Положил винтовку на заднее сидение «порше». В висках стучало. Он приехал домой. Пошел в свою комнату. Мастурбировал.